«Мы въезжаем в монастырскую слободу…» В. К. Иванова. Статья Юрия Кошелева
«Мы въезжаем в монастырскую слободу…»
Автор статьи: Юрий Кошелев
В. К. Иванова
Слобода Тоболенец (Святые Горы) глазами паломников и путешественников XIX - нач. XX вв.
Пушкинские места Псковской губернии – Михайловское, Тригорское, Святые Горы - издавна привлекали к себе внимание людей разного рода и звания - любящих Пушкина, русскую историю и словесность. Многое переменилось в здешних краях. Время неумолимо уносит неповторимые картины прошлого – того, что было при Пушкине. Перемены, которые произошли во всём, просто глобальны – это и смена исторических формаций, и смена поколений, мировоззрений, и многое-многое другое. Хрупкий по причине своей тонкой поэтической природы заповедный мир пушкинского уголка вынужден был "в силу вещей и обстоятельств" (выражение Пушкина) уступать натиску новых веяний. Каждое поколение, повинуясь велениям своего времени, снимало в той или иной степени с этой местности её "поэтический покров". В наши дни, несмотря на то, что многое кардинально переменилось, приметы старины всё же до конца не утрачены. Даже безвозвратно ушедшие образы и картины минувшего можно воссоздать благодаря фрагментам их, запечатленным в памяти поколений, на картинах художников и на старых фотографиях, в творениях писателей и поэтов, а также в путевых заметках многих поколений русских людей, в разные годы посетивших эти места.
Сегодня мы постараемся, условно говоря, "методом синтезирования" воскресить из забвения и восстановить по крупицам тот давно ушедший мир: историческую и природную панораму поселения, живописно раскинувшегося по холмам вокруг монастыря эпохи Ивана Грозного – слободы Тоболенец (Святых Гор). Эта местность, названная одним из представителей интеллигенции начала XX века "благословенным, святым пространством", благодаря связи с именем национального гения, окружена ореолом культурной святыни. Отсюда, от могилы Пушкина, от Святой Горы начинался путь великого паломничества в русскую историю и культуру.
До наших дней дошло не так уж много воспоминаний паломников и путешественников, приезжавших в Святые Горы в XIX и начале XX вв. Наибольший всплеск подобных публикаций наблюдался как раз в период празднования столетия со дня рождения Пушкина (вернее, и до, и после него). Ценность этих материалов заключается в том, что в них запечатлена живая жизнь и живая история. Авторы этих записок не только осваивают определенное географическое и историческое пространство, но и свободно ориентируются в психологическом пространстве русской души. Благодаря их запискам мы попадаем в один из глухих и прекрасных уголков старой России, почти не тронутый цивилизацией, где можно было – через многие годы после ухода из жизни А. С. Пушкина – наблюдать тот русский народ, который видел и он и который со времён Ивана Грозного и Бориса Годунова почти не изменился в своих душевных качествах в этом захолустье.
Фрагменты нижеприведённых воспоминаний, сложенные вместе, позволяют нам выстроить своеобразную "мозаику", благодаря которой можно увидеть события былого в том виде, какими они были в реальности. В этом есть свой смысл, так как с годами наши знания о прошлом начинают превращаться в сухую схему, а живые подробности и краски начинают постепенно исчезать.
Следует заметить, что описания Святых Гор, представленные в заметках посетителей пушкинских мест, не могут быть фотографически точными, так как в них присутствует некоторая доля субъективности, личного чувства и настроения. Так, одни путешественники пишут, что слобода - "местечко интересное... густо населенное, относительно достаточное, благодаря двум ежегодным ярмаркам..." (В. П. Острогорский), а другие – сообщают, что село "очень небольшое и очень бедное" . Одни пишут, что "население почти поголовно грамотное" (В. П. Острогорский), другие о святогорских обывателях говорят: "там темен ум, мертвы сердца". Некоторые пишут, что на почтовой станции "можно недорого и довольно удобно остановиться" (В. П. Острогорский), другие, напротив, свидетельствуют о "неуютном ночлеге на станции" (Д. Мышецкий); одни из них пишут, что "кладбище Тимофеевой Горы – глухое, тёмное и мрачное (Васильев-Ушкуйник), а другие, наоборот, сообщают, что оно "производит необыкновенно симпатичное впечатление" (Иван Щеглов) и т. д. Причины подобного рода несовпадений кроются в целом ряде обстоятельств. Как всегда, настроение русского человека в сильной степени зависит от погоды, времени года; немаловажно также и то обстоятельство, откуда человек приехал: с северных окраин России или южных, где жизнь богаче, к высшим или низшим классам русского общества он принадлежал. А для тех, кто был знаком с заграницей, жизнь святогорской слободы, несомненно, казалась особенно нищей и убогой. Оттого и происходила разноголосица впечатлений, порой существенно отличающихся друг от друга. Однако истина, как всегда, находится где-то посередине. И мы постарались отобрать наиболее характерные фрагменты из их воспоминаний, чтобы увидеть цельную картину. Своеобразные документы эпохи, они позволяют нам заглянуть в далёкое прошлое и, конечно, ответить на вопрос: что же "пушкинского" было в Святых Горах годы спустя после смерти поэта? "Постараемся подобрать все крохи и обломки, какие остались нашему бурному времени от тихих прежних "Пушкинских уголков…" – писал в 1924 году Ф. А. Васильев-Ушкуйник. Именно его методу мы и последуем.
"Человеку, проезжающему этими местами, – писал в 1885 году о своем путешествии от Новгородки в Святые Горы поэт К. Случевский, сопровождавший Великого князя Владимира, – на первый взгляд легко может показаться, что ничего тут особенного, исторически важного не было, ничего замечательного не совершалось. Тихо, однообразно тянутся поля, леса, пустыри, скромно ютятся деревни; нечасто встречаются усадьбы, а памятников, каменных и железных свидетелей былого, имеется гораздо меньше, чем можно было бы ожидать. Но если коснуться исторического прошлого этих местностей, то впечатление сразу изменится. Край населится удивительными картинами, дебри оживут и воспоминания о самых отдаленных событиях невольно восстанут в памяти..."
Историческая справка:Начнём с того, что все приезжавшие в эти места описывают красоту природы, уже задолго до приближения к Святым Горам: "Мой возница не желал торопиться и оставшиеся 22 версты вёз меня около двух с половиной часов", – писал один из путешественников князь Мышецкий – "Правда, что местность, в особенности на протяжении последних двенадцати вёрст, становится так красива, что перестаёшь уже мечтать о том, как бы поскорее приехать". (Кстати, другие путешественники добирались от Новгородки до Святых Гор за полтора часа: "Мы сделали 22 версты в полтора часа; в распутицу можно было проехать семь часов". К. Случевский)В пушкинское время в слободе Тоболенец было всего 25-30 дворов. К концу XIX века (по переписи 1878 года) уже был 51 двор, жителей мужского пола – 147, женского – 168 душ, одна почтовая станция, больница, сельское училище, богадельня и три постоялых двора. На горе Закат (Волостная гора) находилось управление Воронецкой волости (с 1708 года).
В начале ХХ века (сведения на 1927 год, которые приводит П. М. Устимович в книге "Михайловское, Тригорское и могила А. С. Пушкина") в селении жителей около 370, живущих в 91 доме.
Немало сохранилось восторженных свидетельств о "живописности местоположения Святых Гор": взгляд приезжего отмечает бревенчатые домики, разбросанные среди хвойных, главным образом, сосновых лесов; озеро Тоболенец с живописными высокими берегами; замечательный по древности и красоте Святогорский монастырь. Места тихие, точно заколдованные, с застывшим дремотным спокойствием.
Приведем наиболее характерные из этих описаний.
А. Яблоновский (1899)
Место успокоения Пушкина – Святые Горы представляют собой довольно значительное местечко, расположенное на нескольких горах <. . . > Совсем близко подымаются другие горы поменьше, тоже покрытые хвойным лесом, а дальше на несколько вёрст раскинулась низменность.
Г. Я. Есипович (1902)
< . . . > Вокруг Святогорского монастыря живописно расположено целое местечко или посад, в котором имеются лавки и живут торговые люди, занимающиеся торговлей льном, распространенным в уезде, также имеются земский приемный покой, телеграфное и почтовое отделения. (В 1877 году в слободе открыли почтовое отделение, в 1886 году от Новгородки на Бежаницы проложили телеграфную линию).
С. Меч (1907)
Обогнув большое озеро, мы стали взбираться на монастырскую гору по сыпучим жёлтым пескам, под лучами жгучего солнца. Наконец поднялись. Возле монастыря, с западной стороны, возник целый посёлок, слобода, изобилующая чайными, винными и пивными лавками. Миновав эту слободу, мы въехали в монастырские ворота < . . . >
В. Г. Вейденбаум (1911)
Святые Горы – это островок песчаных холмов, покрытых сосновым лесом, среди бесконечной, слегка волнующейся равнины полей и лугов. С холмов этих почти во все стороны открывается вид на равнины, как с прибрежных дюн на море. Я так и представляю себе, что в силлурийскую или другую эпоху, когда северо-русская низменность была покрыта морем, эти места ранее других поднялись из воды и море наметало песчаные дюны. Вот среди этих-то холмов и приютился Святогорский монастырь с примыкающим к нему посадом Тоболенцом.
Ф. А. Васильев-Ушкуйник (1924)
Мы попадаем точно в ущелье, сдавленное с обеих сторон песчаными грядами; затем мало-помалу вылезают перед нами прилепившиеся к буграм домики, и вдруг неожиданно сразу открывается на высокой горе монастырь с его церквами, стенами, садом и улица с прилепленными домиками, спускающаяся в яму, чтобы затем сразу же подняться в гору до ворот монастыря. Далее следует описание селения с колокольни Святогорского монастыря: Как на ладони перед нами всё селение, окружённое холмами. Невзрачные домики и избушки лепятся по склонам холмов, своею скученностью местами создавая впечатление уголков старой Москвы на картинах Аполлинария Васнецова. Торчит безобразная пожарная каланча. Озерко, скорее большой пруд, совсем зажато окружающим и его холмами и домами. Темнеет мрачной кучей сосен Тимофеева гора с чуть видной часовней. Мимо неё светлой лентой поднимается на поросший лесом хребет горы дорога в Михайловское. Вдали на горизонте видны рощи Тригорского и Михайловского. Селение Тоболенец лежит в яме, закрыто холмами, в старые времена покрытыми лесами, было этими естественными условиями как бы ограждено от врагов. Кругом типичный северный пейзаж: холмы и холмики, светлые рощицы берёз, тёмные пятна сосен, озерки и речушки, ленты полей, кучки деревенских изб, пасущийся скот. И тишина. Она особенно слушается в этих глухих местах .
Живописность расположения Святых Гор – первое впечатление почти всех посетителей слободы. Второе – не менее важное, а по их мнению наиболее характерное – это существование в поселении как бы двух противоположных миров: один мир – это Синичья (Святая) Гора со Святогорским монастырём и жизнью в нём – это мир света, красоты и покоя, и второй мир – в ста шагах от монастыря – сама слобода – это мир суеты, мир будничной жизни. Мир горний и мир дольний, образно говоря. Один – мир затворничества и умиротворения, другой мир современности с его суматохой, винными лавками и обыденной вознёй, располагающийся, что особенно символично, как раз у подножия монастыря.
В подтверждение этого приведём несколько фрагментов из воспоминаний прошлого. К самым ранним из них относятся путевые заметки К. А. Тимофеева "Могила Пушкина и село Михайловское" (1859).
"Но вот и Святогорская монастырская слобода! Спускаемся с горы и проваливаемся в яму. Темно, тесная грязная улица; вот и дом, рекомендованный нам для ночлега: в окнах тусклые огни, на лестнице какая-то суета; оказывается, что в доме семейный праздник, приютиться негде; указывают нам через грязную улицу другой двухэтажный дом – насилу взобрались туда впотьмах с дорожными мешками. Не советую никому слишком доверчиво в 9 часов вечера въезжать на ночлег в монастырскую слободу, не зная, как мы не знали, есть ли в окрестностях ещё другое пристанище, кроме грязной станционной избы. Ну, как бы то ни было переночевали, и к монастырю, к могиле Пушкина. Дорога, отделяющая слободу от монастыря и прилегающих к нему гор, разграничивает точно два разные мира: мир тьмы, грязи, суматохи от мира света, красоты и покоя. Что за прелесть эти Святые горы, покрытые рощами, пашнями, открывающие далекий вид на холмистый Новоржевский уезд!" Эту особенность двух миров – мира слободы (мир суеты) и монастыря (мир покоя) отмечали и другие посетители пушкинских мест и в последующие годы.
Е. Опочинин (1899)
<. . .> Мечты мои прерывает лай собак и говор, раздающийся кругом, а колокольня, которую мы видели издали, оказывается совсем рядом: мы въезжаем в монастырскую слободу. Кривая улица с покатым склоном приводит нас почти к самым святым воротам Святогорской обители, словно с кротким упрёком смотрящей с горы на суету мирскую внизу. А тут, действительно, суета: лавки и мастерские ремесленников, снабжённые даже вывесками, как в городах, около них крестьянские подводы и чуть не целая толпа мужиков, наполовину навеселе, что объясняется близостью казённой винной лавки.
Ф. А. Васильев- Ушкуйник (1924)
<. . . > Выйдя за стены монастыря, мы вступаем в мир кипящей жизни и современности из мира затворничества и мирного умирания… Но ведь и сам Пушкин когда-то окунался в стихию каждого из этих миров. С одной стороны, ему нравилось ощутить себя человеком толпы, переодетым в народный костюм, с другой – он любил посидеть в спокойном уединении на склоне святогорского холма, неподалеку от могил своих предков. Тут-то он и ощущал тот самый торжественный покой, который он описал в стихотворении "Когда за городом, задумчив, я брожу…". Суетливая аура поселения оставалась где-то внизу, под горой, а он наедине со своими сокровенными мыслями вдали от всего этого.
Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи.
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут
Зеваючи жильцов к себе на утро ждут,—
Такие смутные мне мысли всё наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое,
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...
А. С. Пушкин. 1836 год
В "Словаре языка Пушкина" слово "торжественный" имеет следующие значения: нерушимый, величавый, величественный, священный. А слово покой – отсутствие движения, шума. Торжественность – антипод суеты, суетливости. Есть торжественность и есть суета, при которой не может и быть речи о торжественности. Два противоположных начала. "Служенье муз не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво". (В связи с этим хочется отметить, что и современные туристы ощущают до сих пор эту торжественность, и отсюда желание постоять на Святой горе в одиночестве: "Экскурсовод рассказывает о разных частях построек. А ты ведь не слышишь этого. Зачем оно нужно?! Оставьте человека наедине, пусть он движется со свечкой и с мыслями, а ты, экскурсовод, молча иди вперёд, чтобы приезжий не сбился с главного маршрута"). Значительное место в записках путешественников отводится описанию бедной жизни местного населения, как в самой слободе, так и в деревнях по дороге к ней.
Г-гри (1899)
Навстречу нам то и дело попадались обозы со льном, доставляемым на станцию "Остров". Меня поражал унылый вид псковских крестьян, вёзших лён, убогость их упряжи, инвалидность кляч. Везде и всюду так и зияют ужасающая, поражающая постороннего зрителя бедность и убожество. < . . . > Мы, я и мой спутник К-в, разговорились на эту тему, коснулись, между прочим, общего бедственного экономического положения русского мужика, подтверждаемого из года в год повторяющимися сильными недородами < . . . > .
Дорога извивается змеёю между многочисленными, довольно высокими и крупными горками, обросшими густым хвойным лесом, и тарантас, наконец, останавливается у подъезда небольшого одноэтажного здания, за которым красуется надпись: "Почта и телеграф".
Всё село видно отсюда как на ладони. Оно очень небольшое и очень бедное. Два-три десятка небольших домиков, две-три мелочные лавочки, казённая винная лавка и бок о бок с нею "трактир без крепких напитков", вот что есть в Святых горах кроме монастыря и его просветительных учреждений.
Клавдия Лукашевич (1899)
Вёрст за 12-10 до цели нашего пути, казалось, все потеряли терпение. Дорога была ужасна: лошади еле-еле тащились по глубокой, вязкой грязи. Нам то и дело встречались тарантасы, телеги, кибитки: обратные ямщики. Оживление было необычное. По дороге всюду стояли толпы озябших, посинелых деревенских ребят. Они с любопытством смотрели на проезжих, бросались за экипажем и громко отчаянно кричали: "Дай гостинчика, дай копеечку".
А. Яблоновский (1899)
< . . . > Я вышел из тихого монастырского кладбища на деревенскую улицу. Здесь в сотне шагов от монастырской стены стояла кучка мужиков и на всё село вела разговор или, вернее, орала о податях. Какой-то мужик в старом тулупе, но с новыми в нём рукавами, бранился с бабой, тоже одетой в овчину и вооружённой длинным шестом:
– Вот и выходит, что нам пополам платить надо, – доказывала баба, – ты шесть рублей и я шесть.
– Выкуси, старушка, ты одна платишь все двенадцать!
– Господи! Да ведь все говорят, что пополам: ты шесть, и я шесть, так выходит!
– Эво что выходит! – сердито произнёс мужик и поднёс к самому носу бабы известную комбинацию из трёх пальцев. Он, как мне показалось, даже ткнул этой комбинацией в самый нос своей собеседницы. По-видимому, этот аргумент показался бабе неопровержимым, по крайней мере, она сразу успокоилась, смолкла и, отойдя к сторонке, уныло оперлась на свою длинную жердь.
– Да, – подумалось мне при виде этой уличной сценки, – не мудрено, что здесь так мало знают о Пушкине. Здесь всё идет обычным крестьянским чередом: вечная мужицкая тягота, вечные подати, вечная забота о куске хлеба, вечное недоедание. Тут не до поэзии, не до Пушкина, когда отовсюду то и дело слышишь: "кусать нечего, подати платить надо, земля не родит, лён в цене упал". Надо ли удивляться после того, что местные крестьяне, на вопрос о том, кто был Пушкин, отвечают: "генерал", или: "кажись угодник", или, наконец, откровенно говорят: "а кто его знает, кто он такой был".
Нам думается, что приведённая выше картинка из народной жизни на деревенской улице: мужик в старом тулупе, но с новыми в нём рукавами, баба, одетая в овчину, перебранка между ними – это и есть как раз то, что Пушкин называл как: "вольность суждений площади" или "грубая откровенность народных страстей". Конечно, не стоит делать из банальной истории (приведённой выше уличной сценки) "драму шекспирову", но мы знаем, что и сам Пушкин мог не раз наблюдать подобное в Святых Горах, когда он сливался с толпой, наблюдая народные нравы и собирая материалы для драмы "Борис Годунов".
Сделаем некоторое отступление от общего хода нашего исследования и остановимся в связи приведёнными выше рассуждениями на одной очень важной особенности места, которую мы назвали бы как "укоренённость" в пушкинском времени. Она просматривалась не только на протяжении всего XIX века, но и гораздо позже, в XX веке. Это явление нашло отражение не только в путевых заметках, но и в художественной литературе, в частности, в произведениях К. Паустовского, таких, как "Михайловские рощи", "Дым Отечества". Приведём отрывки из этих произведений в качестве подтверждения этой мысли.
Паустовский побывал в пушкинских местах (Пушкинском заповеднике) летом 1937 года. 11 июля 1937 г. оставил запись в книге посетителей заповедника.
"Михайловские рощи":
Вокруг монастыря поселок – Пушкинские Горы. Посёлок завален сеном. По громадным булыжникам день и ночь медленно грохочут телеги: свозят в Пушкинские Горы сухое сено. От лабазов и лавок несёт рогожами, копчёной рыбой и дешёвым ситцем. Ситец пахнет, как столярный клей.
Единственный трактир звенит жидким, но непрерывным звоном стаканов и чайников. Там до потолка стоит пар, и в этом пару неторопливо пьют чай с краюхами серого хлеба потные колхозники и чёрные старики времён Ивана Грозного. Откуда берутся здесь эти старики – пергаментные, с пронзительными глазами, каркающим голосом, похожие на юродивых, – никто не знает. Но их много. Должно быть, их было ещё больше при Пушкине, когда он писал здесь "Бориса Годунова".
"Дым Отечества":
Пушкинские Горы были видны издалека. На холме темнел монастырь. Серые стены собора облупились. Под штукатуркой выступил розовый кирпич.
В дороге все озябли и заехали в чайную на въезде. Косматые старики-возчики пили жидкий чай и дули на блюдца. По липкому полу бродил боевой петух. Каждый раз, когда он находил затоптанную корку или крошку сахара, он хлопал крыльями и сипло, победоносно кричал. Старики говорили о сене, о новых шлеях..
За дальним столиком сидела высокая девушка и рядом с ней парень со светлыми глазами. Время от времени он растягивал гармонику и пропащим голосом заводил песню < . . . >
– Чёрт его знает, – сказал Швейцер, – хоть сейчас садись и пиши сцену в корчме из "Бориса Годунова".
Из чайной пошли пешком в монастырь на могилу Пушкина. Под стенами монастыря стояли обозы с сеном. Над розвальнями перелетали сороки, садились на сено, что-то выклёвывали из сухих стеблей. Лошадёнки дремали – привыкли подолгу ждать хозяев. Из кооператива пахло рогожами, столярным клеем.
Трудно было представить, что в нескольких шагах от этих саней с сеном, от чайной, ларька с газетами и календарями – могила Пушкина, именно здесь, в этой глухой стороне, среди снежных равнин, под этим небом и должна быть его могила.
Возвратимся снова к воспоминаниям путешественников.
Много места в воспоминаниях приезжающих в Святые Горы отводится рассказу о том, как и где они устраивались на ночлег, где можно было согреться чайком и переждать непогоду и т. д. Выбор был довольно небогатый: почтовая станция, (здание находилось там, где в настоящее время находится почтовое отделение на ул. Почтовой), чайная, частные дома. Что касается описаний чайной, то отзывы о ней на редкость единодушны. Вот эти характеристики: гостеприимная, опрятная, симпатичная, уютная.
Е. Остен - Сакен (1892)
...Дождь со снегом свирепствовал в ту пору, как мы приехали в Святой Горск; невозможно было и думать о посещении могилы. < . . . > Мы только лошадей переменили и согревались чаем на станции после 20-ти вёрст почтового перегона.
Опочинин Евгений (1899)
Мы останавливаемся и спрашиваем, где бы нам найти себе приют. Из толпы выделяется невысокий красноносый старик с хитрыми, наигранными глазами и подходит к нам:
– Вам это чего? – спрашивает он, не удовлетворяясь сделанным нами заявлением.
– Где бы нам остановиться, лошадей поставить, ну, и самим переночевать? – вновь поясняю я.
– А это у Тоболиных: дом у них большой, двухэтажный и помещение отличное. Я вас провожу, ежели угодно...
К Тоболиным, так к Тоболиным, – мы изъявляем желание воспользоваться их "отличным помещением", святогорский гид вваливается к нам в сани, мы поворачиваем в какую-то улицу, идущую немного в гору, проезжаем ее до конца и останавливаемся перед высоким домом, в два этажа, имеющим совсем городскую внешность. Старуха-хозяйка, вышедшая к нам по приглашению нашего проводника, ласково вводит нас в нижний этаж дома, состоящий из большой кухни с русской печью и двух просторных чистых комнат с крашеными полами, множеством цветов на окнах и особых скамеечках и с мебелью, напоминающею обстановку небогатых помещичьих домов.
В. П. Острогорский (1899)
Отслужив на могиле панихиду, мы вышли из монастыря через другие, большие Святые ворота в монастырскую слободу Тоболенец, где, заметим между прочим, есть почтовая станция и где можно недорого и довольно удобно остановиться < . . . >
Евгений Шведер (1907)
Маленькие серые домики сгрудились вдоль широкой немощёной улицы. У въезда высится какая-то странная арка со следами голубой краски. < . . . >
Мы остановились у одного из серых домиков, у дверей которого красовалась небольшая вывеска с надписью "Чайная".
– Здесь и чайку вам можно будет напиться и переночевать, – пояснил ямщик. В маленьких комнатках "Чайной" было на диво опрятно. На окнах белели кисейные занавески, стояло много цветов. Хозяйка, приветливая, хлопотливая старушка, засуетилась с самоваром. <. . . >
– Пожалуйте-ка умыться с дороги да чайку откушать, – приветливо пригласила она, – водицы я вам сейчас солью холодненькой, ключевой.<. . . >
Вечерело. Солнце медленно спускалось к синеющему вдали лесу, и небо было подернуто нежным, розовым отблеском заката. Посреди широкой, немощеной улицы кучка белоголовых ребятишек мирно копалась в песке: тут же рядом, в высохшей лужице, плескался выводок утят под надзором деловито покрякивающей старой утки. У монастырской ограды, о чём-то глубоко задумавшись, стоял молодой монашек.
< . . . > Я долго еще бродил в тишине прозрачных летних сумерек, напоенных запахом отцветающей сирени, сочной зелени и скошенной травы, и только нежелание беспокоить хозяев поздним возвращением заставило меня возвратиться под кров гостеприимной "чайной". Там меня уже ждал самовар, и я, напившись чаю, с удовольствием растянулся на широком старинном диване.< . . . >
Иван Щеглов (1902)
< . . . > Затем навестил, по соседству, опрятную и симпатичную народную чайную, играющую в Святогорье роль местного клуба, а также зашёл в Пушкинскую читальню и богадельню при ней...
Д. Мышецкий (1909)
При въезде в слободу стоит ещё остов триумфальной арки, воздвигнутой в 1899 году по случаю пушкинских торжеств. Обращает на себя внимание солидная каменная постройка в центре слободы, состоящей впрочем всего из трёх-четырёх улиц; это пожарное депо, как говорят, прекрасно оборудованное. В нём имеется театральная зала, где даются любительские спектакли. (В советское время тут находилась типография). Меня привезли прямо в монастырь, где я надеялся найти ночлег, но здесь меня ждала неудача. На шум, произведённый моим приездом, отворилось окно и высунулась откормленная фигура в летнем холщовом подряснике. "У нас гостиницы нет", – лаконично заявил монах, – посетители в слободе останавливаются". Пришлось последовать их примеру и также возвращаться в слободу, на почтовую станцию, где для приезжающих отведена большая комната, разделённая на две части перегородкой. Для постели предоставляются на выбор два дивана – кожаный и матерчатый. Такой ночлег сулил мало приятного, но делать было нечего, и я остался на станции.
Он переночевал одну ночь на станции, а на следующий день "перекочевал на новую квартиру".
Неуютный ночлег на станции повергал меня в уныние, но меня выручил сторож, устроив меня, как он выражался, у купца, вернее мелкого слободского торговца. За хорошую комнату и постель с грубым, но безукоризненно чистым бельём, я охотно согласился заплатить просимый рубль и перекочевал на новую квартиру.
Те же из путешественников, кто оставался в слободе на несколько дней и располагал достаточным свободным временем (чаще всего это были писатели или художники) в своих одиноких прогулках по окрестностям слободы, как они выражались, "открывали новые красоты": Тимофееву горку с Казанской церковью, озеро Тоболенец с его живописными берегами.
Д. Мышецкий (1909)
Тёплый летний вечер был так хорош, что не хотелось идти спать; я отправился бродить по берегу прилегающего к слободе озера. Здесь ожидали меня новые красоты. Узкая дорожка лепится по самому берегу; сейчас же за нею круто поднимается гора, сплошь покрытая деревьями, среди которых много дубов. За озером дорожка начинает извиваться среди причудливых холмов, скорее заслуживающих по своей крутизне и своим очертаниям названия гор. Тишина почти не нарушалась. Не было традиционной в этот вечер грозы, но пророк Илья все же напоминал о себе яркой зарницей, поминутно освещавшей южную сторону неба. Не обинуясь скажу, что красоты Швейцарии, виденные мною несколько недель спустя, не могли изгладить из моей памяти чудной летней ночи в Святых Горах.
Иван Щеглов (1902)
Бродя по слободе Тоболенец, забрёл я на сельское святогорское кладбище, живописно раскинутое в лесу на горе, на той самой горе, на верху которой, по преданию, любил молиться блаженный Тимофей < . . . > . Самое кладбище, благодаря голубому цвету, господствующему в окраске кладбищенской церкви и могильных палисадов, производит необыкновенно симпатичное впечатление… Голубая церковь, голубые ограды кругом, из густо разросшейся травы там и сям выглядывают голубые глаза васильков – и тишина, ничем не возмутимая пленительная тишина сельского кладбища… Пребывание моё на кладбище не прошло незамеченным – через какие-нибудь пять минут я был окружён деревенской детворой. Не без любопытства глазевших на человека, удостоившего своим вниманием заглохшее сельское кладбище < . . . >
И когда наступало время покидать Святые Горы, большинство из отъезжающих непременно поднимались ещё раз на Святую гору, чтобы проститься с могилой Пушкина.
Иван Щеглов (1902)
Прежде чем сесть в тележку, взобрался ещё раз, последний, на Святую гору… чтобы проститься с могилой Пушкина. С дорожной сумкой через плечо и с маленьким томиком лирических стихотворений А. С. Пушкина в кармане пальто, опустился я на колени перед знакомой белой решеткой, ограждающей это священнейшее для каждого русского писателя место <…> А кругом – улыбалось своей жизнерадостной улыбкой ослепительное и знойное июльское утро, в изумрудной чаще над могильным памятником беззаботно заливались птицы, внизу, под горой, весело звякали бубенцы почтовой тройки, напоминающие паломнику Святых гор, что пора ехать. Что делать – пора!.. Прощайте, Святые горы, прощайте, святые "Пушкинские уголки"… прости, великая укоризненная могила, да оберегает тебя на вечные времена своей живой оградой любовь русского народа!!…
Святые Горы (бывшая слобода Тоболенец), а теперь Пушкинские Горы и его живописные окрестности – важнейший пункт на духовной карте России, "где Пушкин спит", где – "прах его и дух его священный".
Ты знаешь край, где темные узоры
Густых лесов заткали кругозор,
Где Пушкин спит... Над ним Святые Горы,
Мечту певца лелея с ранних пор,
Хранят и прах его, и дух его священный,
– Залог любви и песни вдохновенной.
(Е. К. Остен-Сакен "Туда", 1902)
Использованная литература:
- Васильев-Ушкуйник Ф.А. Пушкинские уголки Псковской губернии. Изд-во Т-ва В.В. Думнов, насл. Бр. Салаевых. М., 1924. С. 70
- Случевский К.К. Путешествие Его Императорского Высочества князя Владимира Александровича. М., 1885. С. 117
- Мышецкий Д. Лицейский журнал. 1909-1910, вып. VI. С. 307
- Яблоновский А.А. Поездка в Михайловское. Сын Отечества № 38, март 1899.
- Есипович Г.Я. На родине поэта Александра Сергеевича Пушкина. Путевые очерки. Симферополь. Типография С.Б. Синани. 1902. С. 16
- Меч С. День в Михайловском. Россия. Географический сборник для чтения в семье и школе. Десятое издание, 1907.
- Вейденбаум В.Г. Несколько слов о пушкинских местах. Исторический вестник. 1911. Кн. 8. Август. С.585
- Тимофеев К.А. Могила Пушкина и село Михайловское // Журн. Мин-ва народ. просвещения. 1859, Т.103. № 8, отд. 2. С. 268-269
- Опочинин Е. От Москвы до Святых Гор. Московский листок. Март. 1899
- Сборник "Саянский венок Пушкину". Абакан. 1999. С. 33-34
- Г-Гри П., "Крымский вестник", 1899, 25 мая № 133. С. 23
- Лукашевич К. Три дня в Святых Горах. Журнал "Детский отдых", №6, 1899. С. 128
- 13. Паустовский К. "Михайловские рощи". Наедине с осенью. Советский писатель. М., 1972. С. 265-266.
- . Паустовский К. Дым Отечества, издательство Советская Россия. М.,1964. С. 63
- Остен - Сакен Е. "…по Пскову-то сам Пушкин мне земляк...", сельцо Михайловское. 2000. С. 6
- Острогорский В.П. Пушкинский уголок (альбом). М., 1899. С. 101
- Евгений Шведер. 1907. "Вечерний Псков". Воспевая уголок Пушкина. 20 апреля 1998г. с. 2
- Щеглов И. Новое о Пушкине. С.- Петербург. Издание СПб. Т-ва Печатного и Издательского дела "Труд."1902. С. 27
- #Святые_Горы #воспоминания #паломники #Таболенец #Святогорский_монастырь #история
Автор статьи: Юрий Кошелев